Новости
25.12.2020
Поздравляем с днем рождения!
Сегодня, 25 декабря, 75 лет исполняется Нине Меньковой. Всаднице, выступавшей в сборной СССР по выездке вместе с Еленой Петушковой, Иваном Кизимовым, Иваном Калитой… Всаднице очень необычной, у которой за всю ее карьеру практически никогда не было тренера – и себя, и своих лошадей Нина Александровна готовила сама! Сама подбирала музыку и писала кюры… Всаднице, чей пируэт направо и тут же пируэт налево в финале Кубка мира в Париже знатоки со стажем вспоминают, как шедевр, ничего подобного тогда ещё не видели, а после Нины Александровны долго никто не мог повторить…
Ее можно слушать часами, а каждая история о ее лошадях воспринимается, как роман. Или, скорее – аудиоспектакль, потому что Нина Александровна настолько талантливый и артистичный рассказчик… Некоторые из лошадей Нины Александровны были сложными (Хинган), очень сложными (Диксон), а некоторые (Запуск) заслужили репутацию сумасшедших. Особенно почему-то хочется пересказать сегодня историю «сумасшедшего» Запуска в качестве примера того, как поразительно, до неузнаваемости, может преобразиться лошадь в любящих руках. Репутацию безумца Запуск заслужил во время скачек, когда в стартовые боксы его заталкивали с закруткой на губе, мешком на голове, во время попыток затолкать он выбивал людям плечи ударами копыт и прямо в боксе умудрялся сбросить жокея, поднявшись на вертикальную свечу и стоял так долго, что даже самые опытные жокеи, не выдержав, сползали вниз, а Запуск точным движением корпуса еще и помогал напоследок сползти побыстрее. А с Ниной Меньковой тот же Запуск гулял после тренировки даже без недоуздка, бережно держа зубами за руку и ни разу не оставив даже маленького, едва заметного синяка!
«У Запуска был очень высокий интеллект. Необычайно высокий для лошади, - говорит Нина Александровна. - Одно время я подрабатывала в Тимирязевке – папа умер, зарплата у меня маленькая, я стала ездить, тренировать девочек. И рассказывала им о Запуске. Они позднее признались: «Мы думали, вы просто сочиняете!». Однажды я его привезла и вывела в большой манеж, чтобы подготовить к его размерам: у нас в Измайлово манежик был маленьким, всего сорок метров, а выступать предстояло в большом. Вот тогда они увидели все собственными глазами! А увидели они вот что… Запуск был жеребцом. Я его отработаю, а коновода-то нет… Мне нужно идти следующего седлать! Я с Запуска все снимала, надевала попонку, которую сама же сшила и отпускала в манеж, и совершенно неважно, что там в манеже. Там могли тренироваться конкуристы, прыгать, но Запуску все равно: он встает по стеночке и спокойно шагает. На нем ни недоуздка, ничего нет…
Отношения между «прыгунами», как я их называю, и выездкой были всегда соперническими – наверное, с другой лошадью мне бы этого не позволили… А тут настолько всех умиляло его поведение, что никто даже не возражал! Идет напрыгивание, в «Буревестнике» сорокаметровый манеж, стоят высокие маршруты, Запуск шагает по стеночке, если навстречу кто-то едет, он смотрит внимательно, уши у него были длинные, «заячьи», словом, внимательно смотрит, понимает, что ему стенку не уступят – Запуск сделает шаг в сторону, уступит сам, потом вернется и дальше шагает. Если кобыла, он ее обойдет подальше – близко нельзя к кобыле подходить! Отшагает ровно пятнадцать минут, если никто к нему не подойдет, он уйдет в угол манежа, встанет там тихонько и, как зритель, смотрит, как прыгают конкуристы. Мне кто-нибудь крикнет: «Забирай своего, он отшагал!». Я выйду, открою дверь: «Зая, пошли домой!». «Зая» идет домой, в конюшню.
Я выпускала его на плац и играла с ним, как с собакой, мы друг с другом гонялись…
Как-то раз я прихожу в конюшню, хочу открыть воду, а там все открыто. Кто же воду открыл? Кто-то вредит? Нагадить хочет? Ну ладно, думаю. Проходит несколько дней и опять такая же история. Нет, это нельзя спускать! А у Запуска денник был первым по счету, с выходящими на улицу решетками. Я спряталась за кустарником и сижу, жду, кто придет ему воду открывать. Никто не подходит, я возвращаюсь – вода открыта! Это он сам открывал! У нас были поилки с откидывающимся «языком». Некоторые привязывали этот «язык» веревочкой, а есть вентиль – на вентиль закрывали. Запуск в первый раз попытался водички сам попить – не получается. Он давай этот «язык» дергать. Нет водички! Он его оторвал совсем, положил на пол, ногой разбил. Воды все равно нету. Поилку починили, а он, видимо, пронаблюдал, откуда берется вода. Вентиль открыли – пошла вода. Ага! Потом я смотрю: он стоит, губой дрынь-дрынь – нет воды. Снова нажимает. Чуть-чуть пошла. Дрынь-дрынь! Все, открыл. Его привязать было практически невозможно. Хоть двадцать узлов навяжи. Он не будет отрывать, за один кончик подергает, за другой, и вот так продолжит ковыряться, пока не развяжет все. Все узлы!
В свое время он скакал, был вторым на австрийском дерби. На ипподроме он считался сумасшедшим. Его из-за этого и производителем не взяли. Хотя он так скакал – почти никогда не проигрывал. И вдруг его не берут производителем! Из-за репутации ненормального. У нас лошадей на скачках со старта выпускали не из стартовых боксов, которых просто не было, а с резинки: выстрел, сетка отлетает и поскакали! Запуска взяли в Австрию на дерби, только поехал на нем не тот жокей, который скакал на нем здесь, а тот, у кого документы оформлены. Чугуевец. Он мне сам и рассказывал. В Австрии Запуску предстояло стартовать из боксов, которых он никогда до этого в своей жизни не видел. И времени приучать его не было! Наши решили не заморачиваться: привыкать, что ли? Затолкаем! Стали заталкивать – не тут-то было. Не заталкивается. Ему на губу закрутку. Не заталкивается! Мешок на голову и закрутку – с грехом пополам затащили. Под жокеем. Сняли закрутку, сняли мешок с головы, он с перепугу там упал. Его как-то вытащили обратно. С тех пор он панически боялся боксов. Его пустили отдельно, полем. Другим лошадям дали старт с помощью старт-машины, а Запуск поскакал по траве. И он лидировал! Жокей Чугуевец признался: «Это я проиграл. Я уже решил, что все…». Его буквально на финише достали, Запуск однозначно должен был выигрывать, второе место в Австрии было промахом жокея.
Когда у нас появилась старт-машина, нет, чтобы научить… Да он, видимо, уже и не доверял особенно никому. Их же много – кто будет с одной лошадью возиться. Я сама все это наблюдала. Я часто ходила на ипподром искать для себя новых лошадей. А Запуск был красавец неописуемый, его не заметить было немыслимо, особенно всю эту процедуру – как его засовывали в бокс, он темно-гнедой, а стартовал белоснежным от пены. Так его заставляли каждый раз, он сопротивлялся, нередко с жертвами – одному из загонявших его ребят он так дал, что плечо разбил вдребезги, высаживал жокеев, поднявшись на вертикальную свечку. Долго стоял и не опускался. Жокей висел на гриве, сколько провисишь? Сползаешь вниз… А Запуск еще так прогнется и поможет сползти поскорее…
Стартовал весь белый, но всегда выигрывал. И скакал без хлыста. Потому что от хлыста он сразу вставал.
Потом, когда он был уже у меня… Шел один человек, я забыла его фамилию, он работал в министерстве, занимался чистокровным коннозаводством, приехал к нам в гости к Иванову, не застал и везде искал… Выходит на задний двор, стоит Запуск в недоуздке, чумбур закинут на спину, а я его белые носочки отмываю после грязного грунта. «Это у тебя кто? Запуск что ли?». «Да, Запуск…». «И ты ему вот так, непривязанному, с чумбуром на спине ноги моешь? Он же сумасшедший!». Я пожала плечами, дескать, вы сами все видите, видите, что все в порядке. Он подумал-подумал и изрек: «Конечно… Если тебе каждый день вместо «Здравствуйте!» - по морде, станешь тут сумасшедшим…».
Я помню, каким был шок у Николая Насибова. Я, как и прежде, попросила Михаила Иванова заранее перед выступлением поставить меня на ипподром, чтобы Запуск привык. Его поставили, я договорилась. Поставили в его же бывшее тренотделение, в тот же денник, в котором он всегда стоял. В первое время я не могла доехать до площадки. Запуск приближался к скаковому кругу, поднимался на свечку и – назад: «Я дальше не пойду!». Стала я его водить смотреть скачки. На недоуздке, в руках. Мы пасемся и смотрим скачки. Он очень быстро понял, что вот это все – бега, скачки – его больше не касается. Лошадь стоит и улыбается. Так прошло месяца два. На вечерние проездки я ездила на нем без седла, на одном недоуздке. Еду по скаковой дорожке, шагом. В тенечке стоит Насибов. Как увидел: «Это че, Запуск?!». Я говорю: «Да!». Он давай матом орать: «Ты убиться хочешь? Он сумасшедший! У меня сейчас резвую люди будут делать, вон, они уже стартуют, а ты сумасшедшую лошадь привела, убирайся немедленно!». Я понимала его реакцию, поэтому не обиделась и негромко сказала: «А я вам сейчас покажу – сумасшедший, или не очень…». Насибов орет, матерится, жокеи уже приближаются, он стоит с секундомером. Я поворачиваю Запуска в ту сторону, куда они скачут, поднимаю в галоп, через 200 метров останавливаю (на недоуздке!), разворачиваюсь обратно, возвращаюсь к Насибову шагом: «И кто же здесь у нас сумасшедший?». Насибов просто не нашел, что ответить. Он-то помнил, как Запуск, пусть не в его тренотделении, регулярно людей «убивал», потому что бил он страшно.
Со снаряжением у нас тогда было напряженно. Цепочку, предположим, в любой момент могли спереть. Так я все барахло, если мне нужно было отлучиться, складывала в денник к Запуску и была спокойна. Никто не войдет. Он не пустит: «Это все мое…». Однажды делали у нас ремонт. Кисточек не хватило, маляры придумали отрезать лошадям часть хвоста – на кисти. Подходят, хвост разделяют пополам и хрясь половину! У Запуска был шикарный хвост. Кто-то решил меня предупредить: «Ты не боишься? Мимо такого хвоста они не пройдут!». Я рассмеялась: «Пусть попробуют! Тогда мы точно будем знать, кто из них это делает, когда от стенки отскребем!». В денник к нему, в принципе, можно было зайти, но без каких-либо металлических предметов в руках, Боже сохрани. А вывести потом «арестованного» Запуском незнакомца из денника могли только три человека. Я, конюх и кузнец. Даже ветврач не смог бы помочь».
В шестнадцать лет Запуска все же отдали в производители. Вот как это было:
«За ним приехали из Риги, а меня охватили сомнения. Восемь лет, с 4 до 16, он провел рядом со мной, и ни разу в сторону кобылы даже не посмотрел. Будет ли он крыть? Ян, выбравший, тем не менее, в качестве производителя Запуска, философски заметил: «Поживем-увидим!». Потом рассказывал, что, когда Запуску в первый раз привели кобылу, он оглядел ее с большим недоумением. Зачем привели? Пришлось ему показать случку с кобылой другого жеребца. Запуск изучил процесс, все понял, и сколько ему ни давали после этого кобыл, столько и родилось жеребят. Без шума и пыли. Я к нему приезжала в гости. Обычно ведь как – жеребцы стоят в одной конюшне, а кобылы с жеребятами – в другой. Запуск иначе организовал свою семью. У него, его кобыл и жеребят была своя, отдельная конюшня. А в углу, на привязи, двое молодых жеребцов, трехлетки. Мы встретились, Запуск узнал меня, обрадовался, я его чем-то угощала. Из угла донесся какой-то шум, молодые жеребцы между собой немного повздорили. Запуск резко прекратил есть, подбежал к решетке, оглядел всех кобыл и жеребят по очереди: «У вас все в порядке? А у вас? Все хорошо?». И, успокоившись, вернулся к лакомству. Я подумала: «Вот это – жизнь! Вот это – я понимаю!».
(Отрывок из готовящегося к изданию трехтомника Виты Козловой и Инессы Рассказовой «Боги в седле»).
Архив новостей
ПОМОЧЬ
